Выставка В. Михайлова

С 7 февраля В Итальянском зале открыта выставка ВЯЧЕСЛАВА МИХАЙЛОВА

Родился  3 сентября 1945 года  в селе Арзгир, Ставропольского края

        В 1977 году  окончил  Ленинградский институт живописи, скульптуры  и архитектуры имени И.Е. Репина

        по классу живописи, мастерская профессора,  Е.Е. Моисеенко

        В 1979 году окончил ассистентуру по мастерской  Е.Е. Моисеенко

        Член Союза художников России  с  1979 года

    Заслуженный художник России с 1999 года

    Участник более 300 выставок, в том числе  73 персональных, в России и за рубежом   

 

  Вячеслав Михайлов всегда был и поныне остается художником неожиданным.

Он обладает не частым нынче мужеством:  не боится искать, менять манеру, прием, возможно, и стиль в целом. И этим  привлекает даже своих оппонентов: поиск всегда свидетельство не просто отваги, но искренности.

И еще. У этого художника есть качество,  сейчас отчасти и подзабытое,  качество, о  котором мне случалось  уже писать: темперамент. Современное искусство (касается это не только живописи, есть это и в театре, и в кино, и в литературе) будто стесняется страсти, силы, открытого сильного чувства. Оно говорит словно бы вполголоса,  предпочитая  продуманную концепцию,  взвешенную игру ума, сдержанность. И даже спонтанное  самовыражение используется, скорее, как своего рода игра.

У Михайлова — иначе, здесь уж  до “полной гибели всерьез” (Пастернак). У этого художника  (здесь он близок своему учителю — Евсею Евсеевичу Моисеенко)  работа —  единственный способ существования, вечное бремя и радость, словом, жизнь. И это не фигура речи, но простая правда, очевидная, для каждого, кто знает этого художника. Он постоянно стремится, если можно так выразиться, “за пределы самого себя”, стремится ворваться в еще не изведанные пространства мысли, ассоциаций, пластических ходов.

На этот раз — серия рисованных портретов, необычная и  рискованная хотя бы с точки зрения выбора персонажей. Здесь и ныне здравствующие люди — известные всему миру и неизвестные никому, даже самому художнику (случайные лица, запомнившиеся на улице), здесь и исторические персонажи, среди которых и корректные  узнаваемые портреты, и  совершенно брутальные, фантасмагорические образы, в которых лишь угадываются подлинные лица.

В портретах — лица, одни только лица, ничего, кроме лиц.

Лицо принимает на себя всю нагрузку зрительского восприятия, заключает в себя всю “информацию для идентификации”, все пластические коды, всю энергию руки художника, всю содержательную суть и изобразительный подтекст. Словом — все. Но это последнее суждение лишь часть правды, ее, так сказать, внешнее обрамление.

Ибо речь идет об искусстве, где зритель   (чаще всего  не отдавая себе в том отчета) воспринимает не лицо, а тот “художественный материал”, из которого изображение построено,  таинственную субстанцию штрихов, их переплетения, таяния в белом листе бумаги, набухания до бархатистой тьмы, до превращения в густое пятно, их стремительного движения и торжественной их медлительности.

Рисунки сделаны линией, с редкой растушёвкой — графитным карандашом:  бескомпромиссная техника, где малейший недостаток умения, профессионализма мстит за себя немедленно и беспощадно.

Но Михайлов —  он умеет рисовать.

Он синтезирует в своих работах отличную академическую школу, знание анатомии (не частая прерогатива нынешних художников), отличное ощущение современного понимания формы и  эту кипучую, почти агрессивную страсть к пластической форме, всегда напряженной, будто пульсирующей в ожидании взрыва.

Михайлов, художник достигший в профессиональном мастерстве не просто виртуозности, но  глубокого понимания сути линии и формы, рисует, разумеется, не пустые очертания, но проекцию объема на плоскость. Линия далеко не всегда работает как контур — в “Автопортрете”, например, абрис лица обозначен, скорее, пятном, лишенным к тому же четких очертаний. Линия проступает здесь сквозь обозначенную динамичными пятнами форму, она “солирует” в оркестре теней.

Сила и виртуозность, страстный напор, скованный дисциплиной искушенной руки, — такое ощущение возникает сразу, уже перед первыми листами. Но удивительно, как при всем этом художник сохраняет еще одно качество, редкое для зрелого и искушенного мастера: непосредственность.

Михайлов наделен несомненным чувством стиля, и ему ничего не стоило бы вписать все портреты в единую пластическую систему, используя в каждом близкую технику, пространственное решение, наделяя каждый лист неким общим знаком причастности к серии. Это не такой уж сложный для умелого художника и выгодный для серии ход.

Михайлов не делает этого. Для единства серии достаточно, если угодно, общего эмоционального пафоса, пульсации “художественной поверхности”. Единство не столько в листах, в их композиции или технике, сколько в том тревожном волнении,

 с которым художник воссоздает людей на белой плоскости бумажного листа. Точнее, в “изображении своего волнения”, каждый раз иного.

Как правило, он рисует людей, наделенных душевной масштабностью, внутренней силой. В людях слабых (или кажущихся таковыми) он ищет и находит силу, неведомую, быть может, и им самим, ибо нет людей полностью слабых, они и жить не смогли бы. И эту тайну разыскивает художник, и можно поверить, что  иной его персонаж, взглянув на такой портрет, вновь поверит в себя.

Заметим: с натуры он не рисует. Будь то человек, с которым он постоянно встречается и изучать лицо которого имеет естественную возможность,  знаменитость, единожды и случайно увиденная издалека, прохожий на улице или классик, давно ушедший в мир иной, — все эти персонажи пишутся по памяти. Взгляд на лицо приятеля или коллеги, воображение, старые портреты — не более чем заостренные впечатления, воспоминания, представления.

Но парадокс в том, что  эмоциональная общность портретов за пределами их эстетических качеств строится, так сказать, как раз на ощущении, что не только художник разглядывает свои персонажи, но и они внимательно смотрят на художника. Все эти люди сосредоточены и напряжены, словно только что услышали некий вопрос, точнее, будто они чувствуют  немой, не заданный, но важный и тревожный  вопрос художника. Они  в диалоге с ним.

Михаил ГЕРМАН

профессор, доктор искусствоведения,

Академик Академии Гуманитарных наук,

член Международной Ассоциации Художественных критиков (AICA),

главный научный сотрудник Гос. Русского музея